Потом повернула руку, позволяя крови стечь в углубление в полу. Темная жидкость быстро заполнила мелкую чашу.

И когда уровень ее достиг края, графиня почти пропела последние слова ритуала:

— Mysterium fidei.

С тихим скрежетом камень погрузился в пол, затем сдвинулся в сторону.

Элизабет услышала, как все ахнули, не в силах поверить.

Только Эрин рассмеялась.

Остальные повернулись к ней.

— Я поняла, — объяснила Грейнджер. — Элизабет стала цельной, когда в пустыне Рун вернул ей душу. Затем, в базилике Святого Марка, когда Бернард отнял эту новую душу и снова сделал ее стригоем, ей не позволено было выпить крови. Вместо этого она в ту же ночь вынуждена была испить вина.

— И с тех пор я не пробовала ни единой капли крови, — дополнила Элизабет и повернулась к Руну. — Согласно требованиям Церкви, моя сущность оставалась чиста. Я Избранная. И вот доказательство.

Она сместилась в сторону, так, чтобы луч, падающий из окна, осветил углубление. Свет огненным сиянием отразился от поверхности темно-красного камня, сокрытого внутри, его грани словно извергали пламя. Этот блеск словно бы изливался наружу из сердцевины самоцвета.

Хотя глаза у Элизабет слезились, она неотрывно смотрела на алый камень, потрясенная его красотой. За долгие годы своего существования графиня владела множеством драгоценностей. В своей смертной жизни она была одной из самых богатых женщин в мире. Но ни один из этих камней не был столь притягателен, как этот.

И не одна она была захвачена.

Джордан рухнул на колени; алый свет заливал его лицо, точно свежая кровь.

— Он поёт, — простонал сержант.

18 часов 27 минут

Сердце Джордана пело, обращаясь к пламенному камню, и тот отвечал священной симфонией, затягивая его все глубже в свою мелодию, в свой свет. Окружающий мир померк, превратился в скопище теней по сравнению с этим сиянием.

«И как могло быть иначе?»

Словно издали, он слышал, как переговариваются другие, но их слова были лишь шепотом по сравнению с этим величественным пением.

— Разве вы не слышите? — спросил он, пытаясь заставить их прислушаться.

Резкий голос пробился сквозь мелодию, вклиниваясь между нотами:

— Эрин Грейнджер! Забери камень! Укрой его от света, прежде чем этот человек навеки затеряется в нем!

Джордан узнал голос отшельника.

Мгновение спустя сияние померкло, вечная песнь почти затихла. Мир обрел свою вещественность, вес и тени. Стоун увидел женщину, которая заворачивала самоцвет в белый лён, пряча его пламя от света. Ее глаза смотрели на Джордана со страхом и тревогой.

Кто-то принес ей рюкзак, и она сунула сокровище туда.

Звук закрывающейся «молнии» громом прозвучал в безмолвии церкви.

Руки Стоуна сами потянулись к этой женщине, к ее рюкзаку. Он жаждал забрать камень, снова подставить его солнечному свету, чтобы дослушать его песню до конца.

Женщина отступила на шаг назад.

— Кто-нибудь из вас слышал это пение? — спросила она.

Ответом ей был хор отрицания.

Постепенно мир вокруг Джордана становился все более прочным. Но если напрячься, можно было расслышать слабый отголосок этой песни, доносящийся из рюкзака, и ему вторило такое же слабое эхо из кармана самого Стоуна. Это эхо было темно-изумрудным, полным обещания обильного роста, оно шептало о корне и листьях, о цветке и стебле.—

 Джордан, — произнес нежный голос у самого его уха. — Ты меня слышишь?

«Да».

— Джордан, ответь мне. Пожалуйста. — Потом Грейнджер отвернулась, и голос стал тише. — Что с ним не так?

— Он лишен равновесия.

 — Это снова голос отшельника.

— Что это значит?

— Он был затронут ангельской кровью. Она защищает его и лечит его, но в то же время всякий раз, спасая его, поглощает его человечность все сильнее и сильнее. Вы можете видеть карту этой войны, начертанную на его коже. Если ангельская сила возобладает, он будет навеки потерян для вас.

Ко лбу Джордана прикоснулась ладонь; по сравнению с жаром его кожи она была холодна, точно подтаявший лед.

— Как нам помочь ему?

«Ее зовут... Эрин».

— Не дайте ему забыть о его человечности.

— Что вы имеете в виду? Как именно это сделать?

Джордан услышал, как изменилось это тихое пение, вновь привлекая его внимание. Это был отзвук минорных аккордов, темная нить, которая вплелась в песню, привнося в нее глубокие тревожные ноты.

Он заставил свои губы шевельнуться.

— Кто-то идет.

Все умолкли, и это дало ему возможность прислушаться внимательнее.

— Невозможно, — заговорил отшельник. — Вокруг всей горы я расставил стражей. В тени леса, в темных тоннелях. Они предупредили бы меня. Вы в безопасности.

Черные ноты в голове Джордана звучали все громче.

Львенок зарычал, его белая шерсть поднялась дыбом.

Стоун встал, отошел к стене и взял какое-то орудие с длинной рукояткой.

— Поставьте тяпку, — велел отшельник. — Нет необходимости творить насилие.

Джордан повернулся лицом к черным теням в дальней части церкви.

Слишком поздно.

«Он здесь».

18 часов 48 минут

Легион шагнул в темный тоннель из-под тенистого полога леса. Его вели другие, те, кого он нашел скрывающимся в лесах, те, чья сущность была осквернена, но кто надеялся найти мир на этой горе. Вместо этого они получили клеймо Легиона, когда демон коснулся их, поработив. Он впитал их память, их знания о логове отшельника, узнал о секретных путях в эту гору.

Ранее, получив знание об этом месте через глаза и уши отца Грегори, Легион покинул Прагу; его все еще слабое тело несли те, кто носил его отметину. Тройка заклейменных сангвинистов раздобыла для него вертолет с затененными от солнца стеклами, чтобы он мог путешествовать над землями, залитыми солнцем нового дня.

Они приземлились на другой стороне горы от того места, где сел вражеский вертолет. Прямо оттуда начинался старый лес, защищавший Легиона от прикосновения солнца. Карабкаясь вверх, он вдыхал запах жирного суглинка и гниющего дерева, сладкий аромат листьев и коры. Его глаза наслаждались темно-изумрудной зеленью над головой, мягкими красками цветов под ногами. Его уши улавливали каждый шорох, каждое чириканье, каждое движение жизни, напоминавшее ему о том, каким раем могла бы быть эта земля, если бы ее не затронула чума человечества.

«Я вновь превращу ее в настоящий сад, — думал он. — Я буду пропалывать и выжигать сорную траву, пока земля снова не станет раем».

В этом лесу демон обнаружил стражей отшельника — как зверей, так и стригоев, — верных человеку, который обещал указать им путь к умиротворению. Понадобилось лишь одно прикосновение, чтобы освободить их от этой тщетной надежды, чтобы забрать их себе. Никто из них не успел поднять тревогу.

И теперь Легион шел их тоннелями, дивясь тому, что враг нашел подобное убежище и окружил себя оскверненными существами, которых оказалось так легко обратить против него. Демон углублялся в гору, каждым прикосновением распространяя вокруг себя бурю тьмы, которая вот-вот должна была достигнуть сердца этой самой горы.

С каждым его шагом по логову отшельника его глаза множились, его голос звучал все шире. Порабощенные им призывали к нему других. Они стремились к нему, словно мотыльки на пламя, и их ряды все разрастались.

Он следовал все глубже за своим воинством, пока не услышал знакомое биение двух сердец.

Неистовый трепет сердца Женщины, громовые удары сердца Воителя.

Этим двоим почти удалось уничтожить его сосуд.

Ярость охватила Легиона. Он вскинул руку и приказал:

«Вперед».

Поднятая им буря хлынула по тоннелям, готовясь сокрушить тех, кто находился внизу. Демон знал, что противники уже обрели второй камень. Его огненная песнь долетела до него, и он устремился ей навстречу. Теперь, когда демон знал, что камень найден, ему больше не нужны были другие, даже Рыцарь.